Неточные совпадения
Он видел, что Россия имеет прекрасные земли, прекрасных
рабочих и что в некоторых случаях, как у мужика на половине дороги,
рабочие и земля производят много, в большинстве же случаев, когда по-европейски прикладывается капитал, производят мало, и что происходит это только оттого, что
рабочие хотят
работать и
работают хорошо одним им свойственным образом, и что это противодействие не случайное, а постоянное, имеющее основание в духе народа.
—
Рабочие не хотят
работать хорошо и
работать хорошими орудиями.
Он стоял за каждый свой грош (и не мог не стоять, потому что стоило ему ослабить энергию, и ему бы не достало денег расплачиваться с
рабочими), а они только стояли зa то, чтобы
работать спокойно и приятно, то есть так, как они привыкли.
Левину невыносимо скучно было в этот вечер с дамами: его, как никогда прежде, волновала мысль о том, что то недовольство хозяйством, которое он теперь испытывал, есть не исключительное его положение, а общее условие, в котором находится дело в России, что устройство какого-нибудь такого отношения
рабочих, где бы они
работали, как у мужика на половине дороги, есть не мечта, а задача, которую необходимо решить. И ему казалось, что эту задачу можно решить и должно попытаться это сделать.
И так сложилось общество, что чем больше они будут
работать, тем больше будут наживаться купцы, землевладельцы, а они будут скоты
рабочие всегда.
— Я ищу средства
работать производительно и для себя и для
рабочего. Я хочу устроить… — отвечал он горячо.
Все
рабочие ломали стену с увлечением, но старичок, казалось Климу, перешел какую-то границу и, неистовствуя, был противен. А Мотя
работал слепо, машиноподобно, и, когда ему удавалось отколоть несколько кирпичей сразу, он оглушительно ухал,
рабочие смеялись, свистели, а старичок яростно и жутко визжал...
— Вот и мы здесь тоже думаем — врут! Любят это у нас — преувеличить правду. К примеру — гвоздари: жалуются на скудость жизни, а между тем —
зарабатывают больше плотников. А плотники — на них ссылаются, дескать — кузнецы лучше нас живут. Союзы тайные заводят… Трудно, знаете, с
рабочим народом. Надо бы за всякую работу единство цены установить…
—
Рабочие, кажется, устали
работать на чужого дядю.
За городом
работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял в потном воздухе. Группа
рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
«…
Рабочие опустили руки, и — жизнь остановилась. Да, силой, двигающей жизнью, является сила
рабочих… В Петербурге часть студентов и еще какие-то люди
работают на почте, заменяя бастующих…»
Вечером Тушин звал Райского к себе на неделю погостить, посмотреть его лес, как
работает у него машина на паровом пильном заводе, его
рабочую артель, вообще все лесное хозяйство.
Когда он был на воле, он
работал для, той цели, которую он себе поставил, а именно: просвещение, сплочение
рабочего, преимущественно крестьянского народа; когда же он был в неволе, он действовал так же энергично и практично для сношения с внешним миром и для устройства наилучшей в данных условиях жизни не для себя только, но и для своего кружка.
—
Рабочая пора! То-то, вы охотники на чужих
работать, а на свою госпожу
работать не любите… Все едино!
— Вот мы уж набрали, — продолжал Кирсанов: — что наши
рабочие получают 166 р. 67 к., когда при другом порядке они имеют только 100 р. Но они получают еще больше:
работая в свою пользу, они трудятся усерднее, потому успешнее, быстрее; положим, когда, при обыкновенном плохом усердии, они успели бы сделать 5 вещей, в нашем примере 5 платьев, они теперь успевают сделать 6, — эта пропорция слишком мала, но положим ее; значит, в то время когда другое предприятие
зарабатывает 5 руб., наше
зарабатывает 6 руб.
По праздникам (а в будни только по ночам) мужики и бабы вольны управляться у себя, а затем, пока тягловые
рабочие томятся на барщине, мальчики и девочки
работают дома легкую работу: сушат сено, вяжут снопы и проч.
Он живет в сибирской глуши (кажется, в ссылке),
работает в столичных журналах и в то же время проникает в таинственные глубины народной жизни. Приятели у него — раскольники, умные крестьяне,
рабочие. Они понимают его, он понимает их, и из этого союза растет что-то конспиративное и великое. Все, что видно снаружи из его деятельности, — только средство. А цель?..
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев есть и дураки и хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А что верно, так это то, что мы люди
рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто не мешает
работать другим. А если вы не хотите брать богатства, которое лежит вот тут, под носом… Упорно не хотите. И средства есть и энергия, а только не хотите.
Обходится он здесь не дешево, так как в шахтах
работает постоянный штат
рабочих под наблюдением особого горного инженера.
Людей не жалели, и промыслы
работали «сильной рукой», то есть высылали на россыпь тысячи
рабочих.
Не было внешнего давления, как в казенное время, но «вольные»
рабочие со своей волчьей волей не знали, куда деваться, и шли
работать к той же компании на самых невыгодных условиях, как вообще было обставлено дело: досыта не наешься и с голоду не умрешь.
Партия составилась из Матюшки, Турки и Мины Клейменого, которые
работали летом, да прибавилось еще двое молодых
рабочих.
— Простому
рабочему везде плохо: что у конпании нашей
работать, что у золотопромышленников… — жаловался иногда Яша Малый, когда оставался с зятем Прокопием с глазу на глаз. — На что Мыльников, и тот вон как обул нас на обе ноги.
— Мы как нищие… — думал вслух Карачунский. — Если бы настоящие работы поставить в одной нашей Балчуговской даче, так не хватило бы пяти тысяч
рабочих… Ведь сейчас старатель сам себе в убыток
работает, потому что не пропадать же ему голодом. И компании от его голода тоже нет никакой выгоды… Теперь мы купим у старателя один золотник и наживем на нем два с полтиной, а тогда бы мы нажили полтину с золотника, да зато нам бы принесли вместо одного пятьдесят золотников.
— Сам буду
работать, своими руками, как простой
рабочий, только бы избыть свою муку мученическую.
Дело в том, что собственно
рабочим Кедровская дача дала только призрак настоящей работы, потому что здесь вместо одного хозяина, как у компании, были десятки, — только и разницы. Пока благодетелями являлись одни скупщики вроде Ястребова. Затем мелкие золотопромышленники могли
работать только летом, а зимой прииски пустовали.
Окся умела починивать обувь и одним этим ремеслом смело могла бы существовать на промыслах, где обувь — самое дорогое для
рабочего, вынужденного
работать в грязи и по колена в воде.
Все-таки
работать было можно, и тысячи
рабочих находили здесь кусок хлеба.
А пока Кишкину приходилось
работать наравне со всеми остальными
рабочими, причем ему это доставалось в десять раз тяжелее и по непривычке к ручному труду, и просто по старческому бессилию.
— Если
рабочим не нравятся новые порядки, то могут уходить на все четыре стороны, — повторял Голиковский направо и налево, чем еще более восстановлял против себя. — Я силой никого не заставляю
работать, а если свои не захотят
работать, так выпишем
рабочих из других заводов, а в случае чего даже из России.
На дворе копошились, как муравьи, рудниковые
рабочие в своих желтых от рудничной глины холщовых балахонах, с жестяными блендочками на поясе и в пеньковых прядениках. Лица у всех были землистого цвета, точно они выцвели от постоянного пребывания под землей. Это был жалкий сброд по сравнению с ключевскою фабрикой, где
работали такие молодцы.
Все они
работали с необыкновенным усердием, даже с какой-то яростью, и если бы возможно было измерить каким-нибудь прибором работу каждого из них, то, наверно, по количеству сделанных пудо-футов она равнялась бы
рабочему дню большого воронежского битюга.
Разве не обвиняли фабриканты своих
рабочих в бунте за то, что они соглашались
работать не иначе, как под условием увеличения заработной платы!
— А я так рад был видеть тебя, — заговорил генерал после длинной паузы. — Кроме того, я надеялся кое-что разузнать от тебя о том деле, по которому приехал сюда, то есть я не хочу во имя нашей дружбы сделать из тебя шпиона, а просто… ну, одним словом, будем вместе
работать. Я взялся за дело и должен выполнить его добросовестно. Если хочешь, я продался Лаптеву, как
рабочий, но не продавал ему своих убеждений.
Вообще трудно сказать, что труднее —
работать «в горе» или в огненной работе, но и те и другие
рабочие являются настоящими гномами нашего «века огня и железа».
На небольших заводах летом работы приостанавливаются, потому что все население страдует, заготовляя сено; только такие громадные заводы, как Кукарский и Баламутский,
работали насквозь целый год, потому что располагали десятками тысяч
рабочих рук.
Изредка в слободку приходили откуда-то посторонние люди. Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали к себе легкий, внешний интерес рассказами о местах, где они
работали, потом новизна стиралась с них, к ним привыкали, и они становились незаметными. Из их рассказов было ясно: жизнь
рабочего везде одинакова. А если это так — о чем же разговаривать?
— Надо, Андрей, ясно представлять себе, чего хочешь, — заговорил Павел медленно. — Положим, и она тебя любит, — я этого не думаю, — но, положим, так! И вы — поженитесь. Интересный брак — интеллигентка и
рабочий! Родятся дети,
работать тебе надо будет одному… и — много. Жизнь ваша станет жизнью из-за куска хлеба, для детей, для квартиры; для дела — вас больше нет. Обоих нет!
Года через три, в 1885 году, во время первого большого бунта у Морозовых, — я в это время
работал в «Русских ведомостях», — в редакцию прислали описание бунта, в котором не раз упоминалось о сгоревших
рабочих и прямо цитировались слова из моей корреспонденции, но ни строчки не напечатали «Русские ведомости» — было запрещено.
— Николай Иванович! Да ведь там народ сотнями гибнет. От фосфору целые деревни вымирают: зубы вываливаются, кости гниют, лицо — язва сплошная, пальцы отгнивают! В помещения войдешь — дурно делается, а
рабочие больше полусуток в них
работают.
«Пожалте сюда, поглядите-ка, хитра купецкая политика. Не хлыщ, не франт, а миллионный фабрикант попить, погулять охочий на труд на
рабочий. Видом сам авантажный, вывел корпус пятиэтажный, ткут, снуют да мотают, все на него
работают. А народ-то фабричный, ко всему привычный, кости да кожа, да испитая рожа. Плохая кормежка, да гнилая одежка, подводит живот да бока у фабричного паренька.
С.Я. Елпатьевский
работал в самых опасных местах — в притонах Канавина, на пристанях, главным образом на Песках, до отказа заселенных
рабочим народом.
Через минуту он уже и забывает свое внезапное ощущение и начинает смеяться или ругаться, судя по характеру; а то вдруг с необыкновенным, вовсе не соразмерным с потребностью жаром схватится за
рабочий урок, если он задан ему, и начинает
работать —
работать изо всех сил, точно желая задавить в себе тяжестью работы что-то такое, что само его теснит и давит изнутри.
Рабочий нашего времени, если бы даже работа его и была много легче работы древнего раба, если бы он даже добился восьмичасового дня и платы трех долларов за день, не перестанет страдать, потому что,
работая вещи, которыми он не будет пользоваться,
работая не для себя по своей охоте, а по нужде, для прихоти вообще роскошествующих и праздных людей и, в частности, для наживы одного богача, владетеля фабрики или завода, он знает, что всё это происходит в мире, в котором признается не только научное положение о том, что только работа есть богатство, что пользование чужими трудами есть несправедливость, незаконность, казнимая законами, но в мире, в котором исповедуется учение Христа, по которому мы все братья и достоинство и заслуга человека только в служении ближнему, а не в пользовании им.
Несмотря на все притворные старания высших классов облегчить положение
рабочих, все
рабочие нашего мира подчинены неизменному железному закону, по которому они имеют только столько, сколько им нужно, чтобы быть постоянно побуждаемыми нуждой к работе и быть в силе
работать на своих хозяев, т. е. завоевателей.
— Легко ли в
рабочую пору ходить зайцев искать! Приходили бы лучше нам подсобить. С девками
поработали бы, — весело сказала старуха. — Ну, девки, вставать! — крикнула она.
Таков был Николай Иванович Пастухов [Года через три, в 1885 году, во время первой большой стачки у Морозовых — я в это время
работал в «Русских ведомостях» — в редакцию прислали описание стачки, в котором не раз упоминалось о сгоревших
рабочих и прямо цитировались слова из моей корреспонденции, но ни строчки не напечатали «Русские ведомости» — было запрещено.].
Клещ. Эти? Какие они люди? Рвань, золотая рота… люди! Я —
рабочий человек… мне глядеть на них стыдно… я с малых лет
работаю… Ты думаешь — я не вырвусь отсюда? Вылезу… кожу сдеру, а вылезу… Вот, погоди… умрет жена… Я здесь полгода прожил… а всё равно как шесть лет…
Пепел(садится). Не люблю его… больно он зол да горд. (Передразнивая Клеща.) «Я —
рабочий человек». И — все его ниже будто…
Работай, коли нравится… чем же гордиться тут? Ежели людей по работе ценить… тогда лошадь лучше всякого человека… возит и — молчит! Наташа! Твои — дома?
— Да! Знаешь — люди, которые
работают, совершенно не похожи на нас, они возбуждают особенные мысли. Как хорошо, должно быть, чувствует себя каменщик, проходя по улицам города, где он строил десятки домов! Среди
рабочих — много социалистов, они, прежде всего, трезвые люди, и, право, у них есть свое чувство достоинства. Иногда мне кажется, что мы плохо знаем свой народ…